Овации были бесконечны. Орэбелла купалась в них, как златоволосая Венера в породившей её морской пене. Восторг, восхищение, обожание... возможно даже, поклонение. О да, для них, зрителей, она была богиней. Прекрасной и недостижимой. И Бастарделла рада была играть эту свою очередную роль.
Только в глубине души чёрной змеёй сплетала кольца горечь - никто, совершенно никто не знает её настоящую. Ни те, кто атаковал двери гримёрки с почти бесстыдными заверениями в вечной преданности, ни те, кто под покровом тайны и защитой вымышленного или, наоборот, громкого имени обещал все богатства мира за недолгую ласку. И первым, и вторым она щедро расточала улыбки, кого-то выпроваживала, кого-то привечала, но ни в одном не чувствовала настоящей любви.
- Ах мой бедный Джованни, если бы ты был рядом... если бы ты видел, чего я достигла, - почивший супруг незримой тенью присутствовал на каждом выступлении Орэбеллы, был главным её критиком и судьёй. Каждый успех певица посвящала ему, за неудачи у него же просила прощения. Ему была верна... духовно. Но молодое, подверженное страстям, охочее до любви не только возвышенной, но и земной, сердце вело её в общество галантных кавалеров и сладкоречивых подруг. И пусть они видели в сеньоре Бокарде певицу, богиню, куртизанку, а не одинокую, мечтающую о счастье женщину, они восхваляли её... дарили краткий миг ощущения собственной значимости. Тень чувств любящего её когда-то Джованни.
И что же, в таком случае, более реально, воспоминания об умершей любви или жажда её в действительности?
После выступления Орэбелле нужен был краткий миг передышки, время, когда она, опустошённая, раздираемая на части отчаянием бросившейся на меч из-за предательства Энея карфагенской царицы или восторгом хитроумной служанки Серпины, добившейся любви и власти над своим неуклюжим господином Уберто, сможет прийти в себя. Сегодня необходимость в одиночестве была особенно животрепещущей. Аннетта, миловидная служаночка, помогающая Орэбелле облачиться к последнему акту "Покинутой Дидоны", слишком сильно стянула увешанный золочёными пластинами корсаж. Шёлковый, кажущийся совершенно невесомым пурпурный наряд на самом деле был крайне неудобным, а богато украшающие его накладки, пояса, ожерелье и поистине царская диадема - слишком тяжелы.
Ей не хватало воздуха и прохлады... и это в просторных-то помещениях Сан-Карло, отопить которые не получалось даже в самые жаркие августовские дни. И этот сладкий, удушающий запах так любимых ею цветов... А негодная девчонка, вместо того, чтобы помочь госпоже, как назло, куда-то запропастилась.
Орэбелла мерила шагами гримёрку, пылая от негодования. Сейчас, с рассыпавшимися по плечам волосами, раскрасневшаяся, с мечом в руке, она более всего была похожа на воительницу, готовую без промедления отсечь голову провинившемуся рабу. От того, чтобы ринуться на поиски  пропавшей, приму удерживала гордость и нежелание встречи с поджидающим её снаружи сеньором Марсилио Фичино, отцом её нынешнего любовника Паоло, юного аристократика с прекрасными голубыми глазами, по-женски пухлыми губами и поэтической душой.
- Аннетта, маленькая вертихвостка, ну попадись мне только...!!!

Женщина молча наблюдала за творящимся перед ней цветочным безобразием. Когда за дверью послышался топот множества ног, она, раздосадованная, готова была без соблюдения приличий выдворить нежданных посетителей, пусть бы даже снаружи начался пожар или потоп. Готова была разорвать на мелкие кусочки служанку, появившуюся на пороге с совершенно глупо радостным выражением лица... Но не сделала ни первого, ни второго... А маленькая комнатка тем временем превращалась в сад. Сад, наполненный её любимыми цикламенами.
Аннетта, видя неподдельное изумление хозяйки, улыбалась во весь рот и, передав ей с нарочито церемониальным поклоном записку, не удержавшись, захихикала. А как только рабочие внесли последний горшок, не дожидаясь, пока они разобьют очарование момента материальностью, сама ловко выудила из декольте пару звонких монеток и, вложив их в раскрытую ладонь Фабио, вытолкала всех за дверь. Только сеньор Барбато - добродушного вида лысеющий толстячок с большими красными руками и робким взглядом примерного семьянина - мялся на месте, ожидая распоряжений примы.
Орэбелла, как была, с мечом, взбудораженная, точно фурия, и недвижимая, как статуя, приняла свободной рукой адресованное ей послание, быстро пробежала глазами по ровным, точно черченым под линейку строчкам с крупным витиеватым, богато украшенным завитушками буквами, и, изучающе посмотрев на совершенно покрасневшего цветочника, отпустила его. От предложенного вознаграждения мужчина суетливо отказался и, пятясь, с неожиданной от людей его телосложения и лет проворностью, выскочил из гримёрки, пообещав напоследок зайти завтра же с утра для выполнения обязанностей.
Когда за ним закрылась дверь, Белла, наконец, ожила. Последние нотки строгости сошли с её лица, а вместе с ними и выдержка. Аннетта, увидев, как лицо хозяйки стало вдруг неестественно бледным, тут же кинулась к ней и, поддержав под локти, усадила в кресло.
- Сеньора, что же вы, как же... ох, Санта-Мария, - девушка быстро освободила её от тисков костюма и, стрелой метнувшись к столику для закусок и обратно, напоила прохладной водой. От весёлости служанки не осталось и следа. Белла, будь у неё на то силы, подивилась бы, как та умудрилась не перевернуть ни одного из полностью забирающих всё свободное место комнатки цветочных горшка. Но мысли и внимание молодой женщины сейчас были заняты другим. Чуть отдышавшись, она нетерпеливым жестом отмахнулась от обдувающей её передником Аннетты и вновь просмотрела записку.
- Эдгард Уильрих фон Бём... Бём... - певица в задумчивости постукивала листком себе по носу, пытаясь выудить из памяти показавшееся смутно знакомым имя, - а не тот ли это иностранец, о котором судачат с неделю все наши?
- Кажется... сеньора, тот самый, - если Орэбелла по случайности чего-то из новостей не знала, Аннетта, такая же болтушка и сплетница, уж точно могла восполнить сей пробел.
Удовлетворённо кивнув, женщина задумчивости, однако, не потеряла. Были бы перед ней сотня букетов роз или тюльпанов, она и бровью бы не повела, но альпийский фиалки... её любимые и совершенно не привычные для театрального закулисья цветы...
- Ты его видела?
- Да, сеньора.
- И...? - Орэбелла гневно сверкнула глазами, досадуя на недогадливость обычно сметливой служанки.
- Ну... он..., - девчонка пожала плечами и только хотела описать мужчину, как Белла её перебила.
- Неси бумагу.
Ответ сеньора Бокарде писала быстро. Перо легко скользило по бумаге, оставляя мягкие, стремительно несущиеся вперёд и вверх буквы, то соединяющиеся в стайки, то одинокие, испещрённые петлями, полукругами и дугами. Несколько раз Белла останавливалась, посматривая на стоящую чуть в сторонке служанку, будто хотела что-то у неё спросить, комкала бумагу и начинала снова. Наконец, закончила и, не перечитывая, и, присыпав его напоследок ароматной пудрой, сложила готовое письмо в конверт.

- Неси, - хитрая улыбка, встреча взглядов госпожи и служанки, прекрасно понимающих друг друга... и девушка, присев в коротком книксене, умчалась выполнять поручение.
Однако, старания быстрых ножек Аннетты не увенчались успехом. Адресант, передавший записку через цветочника, координат своих не оставил, а ехать на ночь глядя в "Парадизо" и искать там прусака не позволяла ни честь, ни сама Орэбелла.
Пока дамы добирались домой, решено было, что на утреннюю встречу вместо певицы явится с извинениями её верная камеристка. К слову, ни Паоло, ни его дядя нынче их не беспокоили.
Спать Белла ложилась с удивительным после тяжёлого дня воодушевлением.
Игра началась.

По заведённой много лет назад традиции, Белла проводила утренние часы, нежась в постели. А поскольку утро для певицы длилось едва ли не до обеда, не покидая постели она завтракала, просматривала газеты, корреспонденцию, отвечала на письма и встречала посетителей. Когда же приходило время сменять ночной чепец и пеньюар на дневной туалет, женщина тоже не тратила времени зря. Аннетта, укладывая хозяйке волосы, рассказывала расписание на день, с докладом приходила сеньора Абати - экономка - и юрким веретеном крутились вокруг спальни остальные слуги. Жизнь в доме кипела с рассвета до глубокой ночи, и хоть сосредоточением шума являлись апартаменты Орэбеллы, кухня ещё до её пробуждения полнилась позвякиванием посуды, шипением масла, бульканьем кипятка и зычным голосом раздающей указания поварятам сеньоры Бава; в гостиной или кабинете устраивались недавние воспитанницы консерватории, организовавшие при  поддержке певицы нечто вроде клуба, члены которого обсуждали музыкальные новости, делились опытом, репетировали и репетиторствовали отпрысков знатных неаполитанских семей; в холле постоянно околачивались продавцы ткани, цветов, косметики, - тишина никогда не была желанной гостьей в стенах палаццо госпожи Бокарде. Только благодаря усердию дворецкого (пожилого генуэзца Джакомо с манерами матроса и увесистым кулаком)убранство дома не растащили на меленькие, но весьма дорогие кусочки.
Этим утром Орэбелле пришлось справляться с гардеробом без Аннетты. Горничная Марисса хоть и была девушкой справной, но заменить камеристку со всеми её многочисленными обязанностями не могла. Временные неудобства и приятное возбуждение заставили певицу покинуть ложе намного раньше обычного. Она лично подобрала своей посланнице подаренное недавно строгое и элегантное платье из серой саржи, декорированное белоснежными рюшами и богато украшенными серебряными пуговицами, малюсенький плоский чепчик и серебряный шателен и, расцеловав в обе щёки, поддавшись порыву нежности, отправила в "Парадизо".
Часы до возвращения Аннеты Белла провела в обществе наперсниц за чтением трактата Рамо "Происхождение гармонии, или Трактат о теоретической и практической музыке". "Чтиво" девицам показалось откровенно скучным и они то и дело перепрыгивали на обсуждение населяющих городские улочки сплетен. Внимательная к юношеским желаниям, Орэбелла в конце-концов отложила труд выдающегося современника, обязав присутствующих ознакомиться с ним самостоятельно. И, оставив взволнованных девиц, вернулась к себе. Как раз вовремя, чтобы встретиться в коридоре с задержавшейся Аннеттой.
- Ну наконец-то! Неужели передать записку занимает столько времени? - вскричала женщина, совсем некрасиво и вызывающе неподобающе для дамы раскрасневшись. Служанка на этот выпад и ухом не повела - слишком хорошо она знала, что ждать настоящего наказания от хозяйки нужно, напротив, если та обратиться к ней сдержанным и выразительно холодным тоном.
- Сеньора, прошу прощения, господин Эдгард настоял на задержке...
- Господин Эдгард, - перебила служанку Орэбелла, - Как быстро вы перешли на фамильярность. На чём ещё он настоял?
Девушка, невероятно польщённая оказанным вниманием, которым иностранец весьма щедро сдобрил их беседу, теперь сполна пожинала плоды тщеславия. Хозяйка не на шутку рассердилась. И гнев стал сильнее, как только прима поняла, что ревнует. Ну как же, вместо того, чтобы опечалиться отказом, мужчина не преминул насладиться обществом её же служанки.
Аннета выложила всё, как на духу, не утаив ни слова из прошедшего разговора, но, конечно, чуть приукрасив волнение фон Бёма в отношении Орэбеллы. Трюк удался, особенно когда девушка напомнила о переданном госпоже презенте и приглашении посетить галерею Каподимонте.
На этот раз сеньора Бокарде решила не отказываться.
Следующим же вечером она, воспользовавшись любезно предоставленной каретой, прибыла к месту встречи. Одна.